Боханов А.Н. Русофобия – это комплекс // Духовный Собеседник. №5(67). 2013. 66-69 с.
Заявленная тема — русофобия — настолько огромна, настолько многослойна, имеет столько смыслов, что было бы с моей стороны просто глупо пытаться вам рассказывать здесь, что и как. Поэтому в своем выступлении я затрону только семиотические, знаковые, понятия и определения, которые сложились у меня на протяжении четырех десятилетий изучения истории России.
В буквальном смысле русофобия — это есть русоненавистничество. И тут, собственно, дискуссии нет. Все понимают и соглашаются с этим. Я бы выделил несколько уровней русофобии. Условно говоря, обывательский уровень — это предубеждения, принимающие зоологический характер, это явления, которые мы видим на Западной Украине, в Латвии, Польше, Грузии. Есть интеллектуальный уровень русофобии — это инсталляции, как бы сейчас сказали, интеллектуальные, профессорские в первую очередь, методологические, которые в определенном ключе препарируют русскую историю и интерпретируют ее. И последний, с моей точки зрения, — политический уровень, когда русофобию вызывают определенные политические акции, действия государств, стран и политиков, которые «питаются» этими комплексами. А русофобия — это комплекс.
Сам по себе этот термин на Западе вошел в употребление в середине XIX века. Его родоначальник, Федор Иванович Тютчев, в одном из писем своей дочери Анне писал: «Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия <…> в явлении [русофобии], которое я имею в виду, о принципах как таковых не может быть и речи, здесь действуют только инстинкты, и именно в природе этих инстинктов и следовало бы разобраться»[1]. Он прав, Федор Иванович, и хотя его слова прозвучали сто двадцать лет назад, но в природе «этих инстинктов» мы до сих пор не разобрались. Данная тема вообще была изъята из употребления по целому ряду причин, в том числе и потому, что у нас историческая наука была дерусифицирована. Преобладали западнические веяния, прозападнические настроения. Потом у нас настал марксистско-ленинский период, который сам по себе был фобией, то есть такое мировоззрение, которое все, что происходило в России до 1917 года, предало анафеме и шельмованию.
И вот последние двадцать лет. Многие помнят скандал с книгой Шафаревича, который дал свою интерпретацию русофобии. Надо сказать, что после него к этой проблематике никто не возвращался, хотя вообще-то все фобии должны изучаться, это очень серьезный вопрос, который позволяет осознать наше место в мире и отношение к нам. А исходя из этого отношения, мы должны ответить на вопрос, который был актуален всегда: «Кто мы? Для чего мы? И — куда мы?»
Есть одно принципиальное отличие, отделяющее русофобию от ксенофобии вообще, от неприятия чужого. Так вот в России ксенофобия носила форму русофобии, то есть она господствовала в России, и не извне, а именно внутри. Этот невиданный пример распространения ненавистничества к России в самой России — уникальное явление. Если говорить более определенно, любая фобия — это некая паранойя, умственная ущербность. Мировоззренческая неполноценность, если угодно. То есть в человеке нечто такое наперед знает: этот — такой, этот — сякой, этот — совсем плохой. И вы можете открыть любую книжку, любую, как наших, так и западных авторов из Кембриджа, Гарварда, Принстона — и на первой же странице столкнетесь с этой сакраментальной формулой, что Россия наперед, априори — не та, не такая, какой она должна быть. Российская ксенофобия принимала порой скандальный характер, достаточно привести строчки Владимира Печерина, известного русоненавистника: «Как сладостно отчизну ненавидеть, и жадно ждать ее уничтоженья, и в разрушении отчизны видеть всемирного денницу возрожденья!»
И тут можно было бы еще много кого вспомнить. Приводят Чаадаева, приводят стихи, которые приписывают Лермонтову, — «Прощай, немытая Россия». Причем, когда я учился в школе, нам их давали как сочинение Лермонтова. Потом выяснилось, что это стихи Минаева Дмитрия, но в современных учебниках опять это топорное произведение «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…» приписывается Лермонтову. Какие-то просто неистребимые комплексы, как раз на этом примере очень ясно просматриваемые. Но подлог и фальсификация — это вообще суть западничества в широком смысле. А большевизм с коммунизмом — экстремальная форма западничества.
Почему явление русофобии не может быть рассмотрено практически, онтологически, сущностно во всех его проявлениях, в мягких и более жестких формах? Например, Ленин и Милюков — две разные личности по целям, замыслам, по уровню, по этическим нормам, но поразительно, как они одинаковы в отношении к исторической России. И в этом смысле такие люди, как Милюков, сделали для крушения самодержавия больше, чем большевики. Это то же самое, что и наши современные либералы. Ну либерализм у нас вообще ущербный. У нас есть либерализм, окрашенный, в лучшем случае, розовой, а то и красной краской, потому что либерализма в России не было. Были либеральные настроения, но социально значимой среды, массы — не было. Кстати, до сих пор ее еще нет, этой массы.
И вот здесь как раз русофобия играет факторную роль в истории, я имею в виду революцию 1917 года. Это было политическое проявление апофеоза русофобии. Революция происходила под знаком торжества русофобских лозунгов. Разрушение России началось в феврале 1917 года. Отрекались от всего — от всех знаков, символов, признаков, элементов — и не только в молитвослове вырывали текст ектении, где поминался император, а зачеркивалось все: начиная от гербов двуглавых и кончая Российской Империей. Так что распад, отречение от России, начался, конечно, в феврале 1917 года.
Что такое русофобия вообще? Откуда она взялась? Кто первый? Откуда? Надо прямо сказать, что это очень давняя история: вообще-то раскол носит религиозный характер, это ксенофобия на почве религиозного неприятия. Раскол между Римом и Константинополем — очень старая история, она началась далеко не в 1154 году, когда произошел уже окончательный разрыв между Западной и Восточной Церковью. Во всяком случае, уже в 800 году, когда Карл Великий короновался императором, возникла попытка заменить империю восточно-римскую универсальной империей во главе с Карлом Великим. Попытка эта успехом не увенчалась. Это уже другая тема, но хочу сказать, что в основе своей неприятие Православной Церкви питалось вот этим западным неприятием вообще христианского Востока. Дошло до того, что нас всех, начиная с греков, относили к схизматикам. Мы — схизматики, раскольники, буквально это можно перевести как отщепенцы, и так мы преподносились всему миру. Потом, когда рухнула католическая универсальная вера в Западной Европе, на смену ей пришел протестантизм. Отвергнув теорию и практику католической церкви, протестанты переняли ее комплексы, в том числе неприятие православия, что вошло в плоть и кровь всех церквей протестантского толка. Здесь я могу сказать, что в итоге моих многолетних изысканий я пришел к заключению, что первый русофобский опус о России был написан в середине XVI века. Ну что такое XV — XVI века? Это время так называемых великих географических открытий, когда Западная Европа открывала Новый Свет, Африку, Индию, Китай и так далее. Но в это же время Западная Европа открывала и Россию, потому что для Европы того периода Россия была tabula rasa. Знали о каком-то там татарском царстве, но очень смутно. Первые негоцианты, дипломаты появились как раз в конце XV начале XVI века. И первые трактаты о Руси, Московии вышли из-под пера Сигизмунда Герберштейна[2]. Это был блестящий дипломат, он знал многие языки, в том числе словенский и норвежский, что позволяло ему, когда он был в Московии, разговаривать с русскими на их языке и понимать их в свою очередь.
Сигизмунд Герберштейн посетил русское государство в 1516 году, во второй раз он приехал по заданию германского императора Карла V[3] в 1525 году. Он действительно находился здесь некоторое время с дипломатической миссией. Через двадцать лет после своего последнего визита он издает книгу «Записки о Московии», которая выдержала десять изданий. Она выходила в Вене, потом в Венеции, во Франкфурте, в Испании, причем издавалась весьма крупными тиражами. Это действительно очень интересный источник. Для нас, русских историков, там масса ценных эмпирических фактов: он описывает дороги, пути сообщения, армию, города, семейные церемонии и так далее. Но наряду с этим, как почти во всех записках иностранцев, есть и общие рассуждения, которые автор не может подтвердить, но, тем не менее, они имеют место на страницах его сочинения.
Так вот, приведу две цитаты из «Записок» Герберштейна. «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким».
И вторая: «Народ в Москве, говорят, гораздо хитрее и лукавее, всех прочих… Причем особенно вероломен при исполнении обязательств». При этом он не приводит ни одного примера жестокости и дикости, но вывод — непререкаем: дикое племя, русское дикое племя, Русь — это тюрьма. Вот, собственно, первый, кто озвучил этот тезис.
Потом прочие стали повторять, затем появился Карл Маркс со своей «тюрьмой народов», большевики и многие, многие, многие, в том числе и Джон Маккейн, который в своем выступлении, требуя ввести санкции против России за якобы нарушение ею прав человека, опять употребил это выражение. То есть, как только актуализируются пятисотлетней давности мифы, озвучиваются какие-то сомнительные утверждения, мы через пятьсот лет слышим тот же самый тезис.
Что касается Герберштейна, я хочу сказать следующее: почему эта тема интересна, почему нам кажется, что это — важно? Все объясняется, с моей точки зрения, той общественно-политической ситуацией, в которой мы находимся. Сейчас Россия пребывает в таком «транзитном» периоде. Мы — между. Мы знаем или, во всяком случае, нам кажется, что мы знаем, откуда мы выехали, но куда мы направляемся — этого не знает никто. Это период, я бы даже сказал, истерического порой, процесса зарождения национально-государственного самосознания. Я думаю, что это вообще последняя наша попытка. Все. И поэтому я считаю, что нашей ближайшей стратегической задачей должно стать разоблачение фальсификаторов российской истории. Надо со всей серьезностью говорить об истоках русофобии, которая сейчас пытается определять сознание. Достоевский писал, что у нас «западники Россию оплевали и ни одного не оплёванного места не осталось». Это западническое сознание. Они наперед знают, что Россия «страна рабов», угнетения, отсталости, дикости, невежества.
Правда, непонятно, как эта «аномалия» тысячу лет существовала, потому что в истории нет другого такого случая, когда варварская дикая держава существует тысячу лет наперекор извечно форсмажорным обстоятельствам, к коим относятся климат, пространства и почвы, да, ко всему прочему, бесконечные нашествия с трех сторон соседей.
Это тайна, загадка истории, которая до сих пор неразрешима. Я часто разговаривал с западными авторами: они говорят, что цепенеют, не в силах объяснить эту тайну. Никакие террор и насилие тысячу лет цивилизацию не держат. Великие империи умирали, возникали, вновь умирали… Все рассыпалось — сразу или постепенно. А Россия существовала тысячу лет. Это, конечно, великая загадка истории.
У нас ведь историческая наука дерусифицирована. У нас нет национальной исторической школы. У нас нет национального направления. Я, конечно, не сторонник этакого «русопятства», но думаю, что к Отечеству стоит относиться по Пушкину. Пушкин, Достоевский, Тютчев — это вершины русофилии — высокой, творческой. Причем никто так, как Достоевский и Пушкин, не вскрывал наши язвы, никто так о безобразиях русской жизни не писал. И тем не менее, они любили Россию, у них была сыновняя любовь к Родине. Современным же авторам, с моей точки зрения, не хватает этого чувства.
[1] Тютчев Ф. И. Россия и Запад. М., 2007. С. 334.
[2] Герберштейн Сигизмунд (1486 — 1566) — австрийский дипломат, императорский посол в России в 1516 — 1517 и 1525 — 1526 гг.
[3] Карл V — владыка Испании, Нидерландов, Австрии, Мексики и Южной Америки; с 1519 по 1556 гг. — германский император.
