Последняя Императрица Александра Фёдоровна не успела дожить до старости; Её жизнь оборвалась, когда Ей минуло только сорок шесть лет. Она родилась в мае 1872 года на Западе Германии в городе Дармштадте — столице одноименного герцогства и была убита вместе со всей Своей Семьей в глубине России в городе Екатеринбурге в июле 1918 года.
Между этими рубежами пролегал трудный, порой до невыносимости, земной путь Принцессы, любимой и любящей Женщины, Матери, Царицы, Узницы, наполненный радостями, тревогами, надеждами, разочарованиями и потрясениями.
Приняв в октябре 1894 года Православие, Она в ноябре того же года стала супругой Императора Николая II. Теперь Она обязана была нести вместе со Своим навек единственным Суженым ношу Царской Судьбы. Эту трагическую участь Царица разделила со всей Россией, ставшей для Неё родной. Она полюбила её всем сердцем и навсегда.
Она — подлинная христианка, вера Её — абсолютна и безбрежна. За это и получила воздаяние Всевышнего: вместе с близкими Александра Фёдоровна причислена к лику православных Избранников Господних. Святая Царица — единственный случай за всю более чем тысячелетнюю историю России.
Александра Фёдоровна принадлежала по происхождению к самому родовитому кругу Европы. Её бабушка (Виктория), дядя (Эдуард VII) и двоюродный брат (Георг V) являлись королями Англии, ещё один кузен (Вильгельм II) – Императором Германской империи, племянница Виктория-Евгения, супруга короля Альфонса XIII – Королевой Испании. Но при всём том, Александра Фёдоровна никакого династического тщеславия не имела.
Сколь ни условны все исторические предположения, но есть достаточно оснований утверждать, что если бы Она могла выбирать Своё жизненное предназначение, то выбор бы пал на духовную обитель. Только в стороне от земной суеты и человеческих страстей Её чуткая душа могла бы обрести покой, найти то тихое прибежище, где властвует благочестие.
Ей же пришлось провести жизнь не в монастырской уединенности, не в молитве, посте, послушании и милосердном служении, а в том мире, где господствовали совсем другие интересы и устремления, где бушевали невиданные человеческие страсти. Это явилось тяжелейшим испытанием для цельной и искренней христианской натуры. Ей надо было лицедействовать, убедительно изображать чужое и чуждое, играть не Свои роли в грандиозном трагикомическом фарсе на политической сцене, на которую были устремлены придирчивые и пристрастные взоры бесчисленного множества глаз.
Она искала простоты и искренности, а встречала ложь и интриги; Она жаждала духовного общения, а наталкивалась на фальшивые позы, фразы, ужимки; Она алкала молитвенного уединения, а во след неслись злобные клеветы и дискредитирующие инсинуации. Как написала позже близкая приятельница Царицы Лили (Юлия) Ден, «Она знала и читала всё, что говорили и писали о Ней, однако, несмотря на то, что авторы анонимных писем пытались очернить Её, а журналисты обливали Её грязью, ничто не прилипало к Её чистой душе. Я видела, как Она бледнеет, как глаза наполняются слезами, когда что-то особенно подлое привлекало Её внимание. Однако Её Величество умела видеть сияние звёзд над грязью улицы».
Людская низость удивляла, возмущала, приводила порой к вспышкам гнева. Но время и Вера научили великой христианской добродетели – смирению. Она видела живой пример подобного величия духа, которой каждодневно являл Её любимый Супруг. И в последний срок своего земного существования, в заточении и унижении, Царица овладела этим бесценным сакральным Даром.
Замечательно о духовном подвиге Царя и Царицы написал наставник Цесаревича Алексея швейцарец Пьер (Пётр) Жильяр, остававшийся рядом с Царской семьей вплоть до Екатеринбурга. «Император и Императрица думали, что Они умирают за Отчизну. Но Они умерли за всё человечество. Их истинное величие не в императорском достоинстве, но в достижении высших человеческих добродетелей, до которых Они постепенно возвысились. Они стали духовно совершенны».
Здесь нет попытки оправдать, «обелить» образ Угодницы Божией, оклеветанной и оболганной человеческой молвой. Её лик вознесён на икону, и никакие слова добавить тут признания не могут. Жития святых обычно пишут святые, благочестивые пастыри, богословы; в этой области светскому историку делать нечего.
…Александра Фёдоровна, если и не самый, то один из самых «нелюбимых» персонажей отечественной истории. С горечью об этом незадолго до своей смерти в 1960 году говорила сестра Николая II великая княгиня Ольга Александровна: «Из всех нас, Романовых, Аликс наиболее часто была объектом клеветы. С навешанными на Неё ярлыками Она так и вошла в историю. Я уже не в состоянии читать всю ложь и все гнусные измышления, которые написаны про Неё».
За прошедшие с тех пор десятилетия положение качественно почти не изменилось. Негативный ракурс продолжает оставаться обязательным не только для внецерковной, но и для некоторой части православной литературы.. Даже после канонизации в 2000 году Семьи Николая II всё еще в ходу идеологически тенденциозные определения и огульные характеристики, возникшие многие десятилетия тому назад и изображающие в самом негативном свете и Николая II, но особенно Александру Фёдоровну.
Некоторые авторы приписывают Ей просто демонические черты и даже утверждают, что эта Женщина «изменила ход современной истории» [Кинг Г. Императрица Александра Фёдоровна. Биография. М., 2000. С. 13.]. Конечно, это — баснословные утверждения, но что Она стала символом, знаком, образом величия и обречённости Монархической России в последний период её существования — в том не приходиться сомневаться.
Трудно усомниться и в том, что картина Русской истории, в силу различных причин и обстоятельств мировоззренческого, политического и даже психологического порядков, самая изуродованная, деформированная и оболганная история в ряду других великих культур. В этом контексте случай с Александрой Фёдоровной, жизнь и внутренний мир которой фактически никем беспристрастно не изучались, лишь вопиющее, но только звено — в бесконечной цепи разнузданных русофобских манипуляций.
Поэтому возвращение в современность истинного человеческого облика Царицы есть борьбы за Русскую историю в её первозданной трагической красоте и непреходящем величии. Это есть и борьба за Православие – стержня, основы и смысла всего Русского исторического бытия.
Последняя Царица – чудесный пример того, как человек, не имевший ни капли «чисто русской крови», в лоне Православия приобретал все фундаментальные черты русскости, отличавшие русский архетип на протяжении свыше тысячи лет. Отличительная особенность его — полная и абсолютная преданность Вере, высшей мерой которой всегда являлась человеческая жизнь. Александра Фёдоровна доказала, что Она наделена жертвенным качеством православной веропреданности. Она сумела стать полностью и окончательно русской, отдав за Бога и Россию самое дорогое, чем владела — жизнь Свою и Своих дорогих.
Став объектом людской ненависти, Царица и на краю погибели, когда со всех сторон толпа вопила «распни Их», сохраняла то спокойное самообладание, великое мужество, засвидетельствованное еще первыми христианскими мучениками. Она совершала путь на свою Голгофу с высоко поднятой головой и знала, что, претерпев всё, Она предстанет пред Судом Всевышнего. И Она шла на Него с чистой совестью.
***
«После краткого молебна мы приложились к чудотворному образу Богородицы. Он (Владыко – епископ Ковенский, позже Митрополит Литовский и Виленский Елефтерий (Богоявленский) – А.Б.) поднес мне образ св. Петра и Павла, в честь которых назван храм. Он трогательно говорил о нас: «сестры милосердия», а также дал Твоей Женушке новое имя – Мать милосердия».
Из письма Александры Фёдоровны Императору Николаю II
…В день отъезда Императора, как было заведено всегда, Александра Фёдоровна написала письмо и оставила его в личном купе Супруга в Царском поезде. Любимый должен был слышать Её голос все безрадостные и монотонные дорожные часы. Самое главное и самое потаённое высказала на бумаге; устно не достало сил.
«Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой Я отпустила Тебя одного без Нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время Мы теперь переживаем! Ещё тяжелее переносить его в разлуке – нельзя приласкать Тебя, когда Ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал Тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь Тебе нести это бремя! Ты мужественен и терпелив – Я всей душой чувствую и страдаю с Тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что Я могу сделать? Только молиться и молиться!».
Александра Фёдоровна не могла выразить недобрых предчувствий, но сердце всё время подсказывало: не надо Ники уезжать в Ставку. Конечно, аргументов никаких явных в пользу этого не существовало. Да и Начальник штаба генерал М.В. Алексеев наставал на приезде Главнокомандующего. Она не возражала, как никогда и раньше не возражала, когда Ники принимал какое-то решение. В письме же не преминула заметить: «Вернись скорее – Ты видишь, Я прошу Тебя не за Себя и даже не ради Бэби – об этом Ты Сам всегда помнишь. Я понимаю, куда призывает долг, — как раз теперь Ты гораздо нужнее здесь, чем там».
Погружаться в мрачное настроение не было ни желания, ни времени. Она знала, что молитва облегчает и успокаивает. И Она молилась, молилась и в Церкви Знамения, и у Себя перед образами. Христос и Богоматерь – вот Их надежна и опора. В конце письма попросила: «Пожалуйста, съезди к образу Пречистой Девы, как сможешь. Я так много молилась за Тебя там».
Кругом было столько повседневных забот. Да и в Их доме не всё было благополучно. За несколько дней до того, как Николай Александрович отправился в Ставку, заболели дети: Алексей, Ольга, потом Анастасия. Казалось, что это обычная простуда, которая вскоре пройдет. Но Царицу ждало тяжелое известие. На следующий день, 23 февраля, выяснилось, что болезнь более опасна, чем обычная простуда. Это – корь. Она была заразной и чрезвычайно опасной.
Мужу сообщала: «У Ольги всё лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, а кашляет Он сильно и глаза болят… Если другим не миновать этого, то Я хотела бы, чтобы Они захворали скорее».
К тому же заболела и Анна Вырубова, у неё тоже обнаружились признаки кори. Теперь Александра Фёдоровна обязана была не только сидеть с детьми на втором этаже, но и регулярно совершать дальние походы в другую половину Дворца, чтобы посидеть у постели и морально подержать подругу. После смерти Григория (Распутина – А.Б.), Александра Фёдоровна, наслышанная о том, что враги вынашивают планы убить и Анну, приняла решение поселить её в Своём Доме.
Александровский Дворец всё больше и больше походил на лазарет, главой которого теперь была Александра Фёдоровна. Каждый день, а порой и по несколько раз в Ставку поступали сведения с этого «театра военных действий».
«Я так одинока без тебя, не с кем поговорить по душам, так как Аня ужасно страдает: она кашляет, у неё очень высокая температура. Доходило, Я думаю, даже до 40. Почти не спит… Маленькие дети всё время с другими и с Аней – Они ещё могут заразиться. Татьяна кашляет страшно – 37,8, Ольга – 39, 1, Алексей – 39,6, Аня – 40,1. Я только что брала Марию к Знамению, поставила свечи, ходила на могилу Нашего Друга» (26 февраля).
Но Александра Фёдоровна не могла оставаться лишь матерью и сиделкой. Она — Царица. Должна была принимать и визитеров и доклады, отдавать распоряжения. К тому уже, на следующий день после отъезда Ники, Она узнала (неофициально), что в Петрограде произошли беспорядки на почве нехватки хлеба и муки. Этих продуктов было в России достаточно; хлеб можно было свободно купить и в Петрограде. Но в казенных лавках, созданных в начале войны, для обеспечения мукой и хлебопродуктами малоимущих по фиксированным ценам, случились перебои с поставками. Местные власти, ответственные за организацию всего этого обеспечения, не озаботились создать запасы на случай возможных осложнений. Опять это русское авось!
Трудно вообразить всю меру волнений и потрясений Александры Фёдоровны. Разлучённая с Супругом, в окружении больных детей, оторванная от надёжной информации о положении дел, у Неё хватало сил думать и переживать за всё и за всех. Она, как и Государь, представить Себе не могла, что люди, обличенные Их доверием, люди, давшие клятву перед Богом, служить не за страх, а за совесть единственной законной Царской Власти, могут забыть присягу Верности. А таких людей буквально с каждым часом становилось всё больше и больше [Близких к Царице людей начали арестовывать в Петрограде и Царском Селе еще до отречения Государя. Были схвачены: генерал-майор князь М.С. Путятин, генерал А.А. Ресин, личный секретарь граф П.Н. Апраксин, полковник П.П. Гротен и некоторые другие].
Надёжных же людей не хватало. Не с кем было поговорить, обсудить положение. Появлявшиеся различные должностные лица ничего толком предложить не могли, выслушивали приказания, а потом исчезали, часто без следа. Многие придворные впали в состояние истерики, и всё время докучали Ей вопросами: «что делать» и «как им быть»?
Что Она могла им ответить? У кого Ей просить совета, к кому Ей обращаться с вопросами? Но даже в этом состоянии мрачной неопределённости Александра Фёдоровна не пала духом. Мало того. Она и других старалась приободрить, вдохнуть в них угасающую энергию.
28 февраля М.В.Родзянко позвонил в Александровский Дворец и передал обер-гофмаршалу П.К.Бенкендорфу, чтобы Императрица с Детьми уезжала как можно быстрее из Дворца, так как «грозит опасность». На недоумённой вопрос Бенкендорфа, как же ехать, когда дети больны, «глава думской власти» изрёк незабвенное: «Уезжайте куда угодно и поскорее. Опасность очень велика. Когда горит дом, детей выносят».
Самому «камергеру Высочайшего Двора» и в голову не могло прийти встать на защиту Тех, Кому он присягал, и в верности Кому клялся многие года.
Выслушав этот истерический призыв, Александра Фёдоровна произнесла: «Никуда не поедем. Пусть делают, что хотят, но Я не уеду и детей губить не стану».
Царице не хватало рядом надёжных и спокойных людей. И 27 февраля утром Она позвонила в Петроград Лили Ден. Она ценила Лили за твердость принципов и трезвость суждений. И не ошиблась в Своей подруге. Та тотчас собралась и уже к полудню была в Царском. На вокзале её встретила Сама Императрица, Которая была рада, что около Неё будет находиться такой спокойный и уравновешенный человек, как Лили. Госпожа Ден и до этого почти ежедневно бывала в Александровском Дворце; теперь же приехала, чтобы находиться рядом с Той, Которая была для Лили эталоном порядочности, честности и верности.
Она сразу же решила, что останется с Александрой Фёдоровной до тех пор, пока события не прояснятся и пока угроза над Царским Домом не рассеется. Вечер 27 февраля Ден описала в воспоминаниях.
«При виде Государыни, такой одинокой, такой беспомощной среди символов и великолепия светской власти, я едва сдерживала слёзы. Сделав усилие, чтобы унять волнение, я произнесла умоляющее: Позвольте мне остаться с Вами, Ваше Величество! Ни слова не сказав, Государыня посмотрела на меня. Потом заключила в объятия и, крепко прижав к Себе, принялась меня целовать со словами: Я не вправе вас просить об этом».
Согласие было получено, Лили Ден осталась, и, благодаря её запискам, можно судить о том, что и как происходило в Александровском Дворце. Можно узнать со слов очевидца о великих достоинстве и мужестве, явленных Царицей в те роковые и темно-безрадостные дни.
Александра Фёдоровна уже несколько дней не имела писем от Ники. Но телеграммы приходили регулярно. Государь сообщал, что посланы войска для усмирения беспорядков и что Он возвращается в Петроград. Назвал и точную дату отъезда: 28 февраля. Значить, рано утром 1 марта Он уже будет Дома.
На душе у Царицы стало спокойней, но тревога все равно не проходила. Последняя телеграмма от Николая II поступила поздно вечером 28 марта, а потом связь прервалась. 1 марта, утром, Он не приехал. Лишь утром 2 марта в Александровский Дворец пришла телеграмма, почему-то из Пскова: «Прибыл сюда к обеду. Надеюсь, здоровье всех лучше и что скоро увидимся. Господь с вами. Крепко обнимаю. Ники».
Положение усугублялось час от часу, события менялись с калейдоскопической быстротой. И самое тяжелое, что ничего доподлинно не было известно о Супруге. Он выехал из Могилёва, но оказался в Пскове. Там располагался штаб Северо-Западного фронта, которым командовал генерал Н.В. Рузский (1854-1918). Александра Фёдоровна точно знала, что этот генерал давно был враждебно настроен по отношению к Ним. Теперь же Ники у него. Сердце подсказывало: это – западня.
Александра Фёдоровна не ошиблась: самым резким и настойчивым сторонником отречения Монарха явился как раз генерал-адъютант Н.В. Рузский.
2 марта Александра Фёдоровна написала Супругу письмо, 650-е по счёту. Собственно Она в тот день написала два пространных письма, написанных бисерным почерком. Установленной связи уже не существовало, и Она попросила двух офицеров Гвардейского экипажа – Грамотина и Соловьева – добраться до Пскова. Вручила им по письму, надеясь, что хоть один из посланцев достигнет цели.
Каждое письмо было сложено в виде небольшого пакетика, не более вершка, чтобы легче было спрятать в сапоге, чтобы не нашли и не отняли. Это был уже какой-то фантасмагорический ужас! Царица посылает Царю письма подобным конспиративным образом! Она хотела отправить в Псков аэроплан, но, как убедилась, «все люди исчезли».
Николай Александрович получил оба послания. Они близки по тексту; главное в них – любовь, вера и надежда.
«Мое сердце разрывается от мысли, что Ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и Мы ничего не знаем о Тебе, а Ты не знаешь ничего о Нас…Всё отвратительно и события развиваются с колоссальной быстротой. Но Я твёрдо верю – и ничто не поколеблет этой веры – всё будет хорошо. Особенно с тех пор, как Я получила Твою телеграмму сегодня утром – первый луч света в этом болоте….Все Мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за Тебя и испытываем невыразимое унижение за Тебя, Святой Страдалец! Всемогущий Бог да поможет Тебе!».
Александра Фёдоровна нашла нужным упомянуть всех тех, кто оставался с Ними в этот трагический момент. «Лили – ангел, неразлучна, спит в спальне… Гротен – совершенство. Ресин – спокоен. Старая чета Бенкендорфов ночует в Доме, а Апраксин пробирается сюда в штатском…».
28 февраля, поздно вечером, Александра Фёдоровна решила Сама пойти и поговорить с солдатами и офицерами охраны. У близких это намерение не вызвало понимания. Боялись какой-то непочтительной выходки, а то и ещё чего-то худшего. Сведения о ненадежности гарнизоны поступали постоянно. Но Царица была непоколебима. Из окон Дворца за событием наблюдала Лили Ден.
«Совсем стемнело, и огромный двор был освещён прожекторами. Издалека доносился гул орудий. Стужа стояла нестерпимая. Оттуда, где я стояла, я видела Её Величество, закутанную в меха. Она подходила к одному солдату за другим, совершенно не опасаясь за свою жизнь. Она была спокойна, величественна – поистине Царица, Супруга, достойная Императора Всероссийского».
Госпожа Ден не слышала слов, и не знала, о чём говорит Александра Фёдоровна. Но некоторые из тогдашних Её собеседников, выжили в вихре лихолетья, а потом, в эмиграции, восстановили картину со скрупулезной тщательностью
«По внешности Государыня Императрица была совершенно спокойна. Обойдя все части дворцового гарнизона, Государыня вернулась к подъезду. Государыню окружила группа офицеров Конвоя и Сводного полка. Беседуя с ними, Её Величество высказывала опасение за здоровье Наследника и Великих Княжон, и Своё удивление и сожаление по поводу событий в Петрограде. К развивающимся событиям в Царском Селе Государыня Императрица относилась с меньшим спокойствием. Разговор с офицерами Её Величества закончила просьбой: «Ради Бога, прошу вас всех, только бы не было из-за Нас Крови!».
Царица, как и Царь, страшилась лишь одного: братоубийственной схватки. Для Николая II угроза такого развития событий явилась важнейшей побудительной причиной, заставившей отметить приказ о движении верных войск на Петроград. И эта же угроза вынудила Его согласиться на сложение властных полномочий. И Николай Александрович и Александра Фёдоровна одинаково оценивали важное и второстепенное. Каждый из Них, поступая совершенно самостоятельно, думал, чувствовал и переживал одинаково. В нравственном смысле Они, как когда то заключила Александра Фёдоровна, являлись одним целым.
Ничто Её в те дни так глубоко не заботило, как Ники. Где Он? Что с Ним? Эти вопросы не давали покоя. Он обещал приехать утром 1 марта, но не приехал. Она знала, что в том Его вины не могло быть. Значит, Его не отпускают, значит, Он уже не может распоряжаться Собой. Эта мысль угнетала, не давала покоя. Другим объясняла, что «поезд задерживается», ведь «теперь такие снежные заносы»! Но Она-то прекрасно осознавала, что Царский поезд никогда, ни при какой погоде не опаздывал!
Ничего дороже, ничего важнее и ценнее теперь для Нее не существовало, кроме благополучия Супруга. О себе Она совсем не переживала. В минуту откровенности 2 марта 1917 года призналась баронессе С.К. Буксгевден: «Нет ничего, на что Я бы не пошла ради Него! Пусть они убьют Меня, заключат Меня в монастырь – лишь бы Император был в безопасности и мог быть рядом со Своими детьми».
Она молилась. Утром 2 марта попросила ктитора Фёдоровского Собора Д.Н. Ломана привести батюшку и отслужить молебен за здравие Детей в Александровском Дворце перед Чудотворной Иконой Царицы Небесной из Церкви Знамения.
В дневнике Царицы за 2 марта 1917 года имеется запись: «Молебен в детской, икона Знамения Богородицы из церкви, и в комнате Ани, сидела там». В 652-м письме Супругу, написанном 3 марта, сообщила: «У Нас был чудный молебен и акафист перед иконою Божьей Матери, которую принесли в Их зелёную спальню, где Они все лежали – это очень ободрило. Поручила Их и Тебя Её Святому попечению».
Сохранилась дневниковая запись протоиерея Беляева, служившего вместе с причтом Знаменской церкви во Дворце тот самый молебен.
«Пропуск во Дворец, хотя и охранялся часовыми Сводного пехотного полка, был свободен. С первого подъезда мы поднялись во второй этаж на детскую половину и, пройдя ряд светлых комнат, вошли в полутёмную большую комнату, где на отдельных простых кроватях лежали больные Дети…Императрица, одетая сестрой милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от Неё стояли сестры милосердия и няни.
Пред Иконою зажгли несколько тоненьких восковых свечей. Начался молебен…Горячо, на коленях, со слезами просила Царица помощи и заступничества у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под Неё, попросила принести Икону и кроватям больных, чтобы и все больные дети могли приложиться к Чудотворному Образу. Давая целовать Крест, я сказал: «Крепитесь и мужайтесь, Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всём положитесь на Его Святую Волю. Верьте, надейтесь и, не переставая, молитесь».
Когда Икону выносили, Дворец уже был оцеплен «революционными войсками» и все обитатели его стали арестованными…
Никакого отчаяния, или даже уныния Александра Фёдоровна не демонстрировала. Лили Ден, прекрасно знавшая про Её сердечный недуг, волновалась, что сердце Царицы не выдержит всей этой страшной ноши непрестанных переживаний. Но Она выдержала всё, и в те дни, и в последующие. Она явила беспримерный образец человеческого мужества и величия души. Её не сломила даже непредставимая, сокрушительная весть об отречении Николая Александровича от власти.
Это известие вечером 3 марта принёс в Александровский Дворец Великий князь Павел Александрович. Когда он появился перед Александрой Фёдоровной, то Она задала лишь один вопрос: «Жив?». Когда же узнала, что Ники жив, то всё остальное приняла уже без всякого потрясения.
«Если отрёкся, значит, так надо. Я верю в милость Божию. Господь Нас не оставит. Не буду Государыней, буду сестрой милосердия».
Лили Ден, дожившаяся окончания разговора Александры Фёдоровны и Великого князя Павла в соседней комнате, описала, что случилось потом. Это описание — одно из самых проникновенных, можно сказать даже пронзительных в истории жизни Святой Царицы, узнавшей, теперь уже наверняка, что свершилось крушение Мира, Их Мира. Учитывая, что Ден с трепетным пиететом относилась, к Александре Фёдоровне, можно не сомневаться, что все детали соответствовали действительности.
«Появилась Государыня. Лицо искажено страданием, в глазах слёзы. Она не шла, скорее спотыкалась. Я бросилась к Ней, чтобы поддержать Государыню и проводить к письменному столу, расположенному в простенке между окнами. Она навалилась на стол и, взяв меня за руки, с мукой в голове сказала: Отрекся!».
Впервые за все эти дни Александру Фёдоровну как будто начали покидать силы. Она начала изливать душу своей верной подруге. «Бедный совсем один. Боже! Сколько Он пережил! И Меня нет рядом, чтобы Его утешить. Боже, как мучительно знать, что Он совсем один! Боже мой, как это мучительно. Совсем Один!».
Казалось, что Императрица погрузилась в некое сомнамбулическое состояние, сокрушенная мыслью о мучениях обожаемого Супруга. Лили что-то говорила, но Она ничего не слышала. Лишь возглас Ден: «Ваше Величество – во имя Господа – но ведь Он жив!», — тотчас вывело Царицу из подавленного состояния.
Её душа словно снова обрела крылья. «Да, Лили. Да, Государь жив». Тут же возникло желание написать Ему письмо. Александра Фёдоровна преобразилась и села за послание Тому, Кого любила всегда и во всем, Кем дорожила пуще всех сокровищ на свете.
«Любимый, душа души Моей, Мой крошка, ах, как Моё сердце обливается кровью за Тебя! Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия…Любовь моя, любовь! Всё будет, всё должно быть хорошо, Я не колеблюсь в вере Своей! Ах, Мой милый Ангел, Я так люблю Тебя, Я всегда с Тобою, ночью и днём! Бог да смилуется и да ниспошлёт Тебе силу и мудрость! Он не оставит Тебя! Он поможет, Он вознаградит за все эти безумные страдания и за разлуку в такое время, когда так нужно быть вместе!…
Только что был Павел – рассказал Мне всё. Я вполне понимаю Твой поступок, О, Мой герой! Я знаю, что Ты не мог подписать противного тому, в чём Ты клялся на Своей коронации…Ты будешь коронован Самим Богом на этой земле, в Своей стране. Обнимаю Тебя крепко и никогда не дам им коснуться Твоей сияющей души. Целую, целую, целую, благословляю Тебя и всегда понимаю Тебя».
Через некоторое время, придя к Вырубовой, и, рассказав о случившимся, Александра Фёдоровна с грустью заключила: «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя всё кончено для России, но Мы не должны винить ни русский народ, ни солдат – они не виноваты».
Теперь только одна мысль занимала, одно устремление переполняло — увидеть, обнять Своего навек Любимого. Когда узнала, что Ники уехал из Пскова в Ставку, то успокоилась. 3-го вечером Он позвонил из Могилёва. Слышимость была плохая, всё время в трубке раздавались треск и какие-то щелчки, но радости это не убавило. Он задал только один вопрос: «Ты уже знаешь?». Ответ был спокойным и односложным: «Да!».
Он жив. Он обещает скоро вернуться. Это самое главное. Событие вдохнуло в Неё силы, Она опять стала «лучом оптимизма» в безрадостной атмосфере Александровского Дворца. Господь – надежда и опора всегда и во всём. Он ведёт и спасает преданных Себе. «Я живу только безграничной верой в Него! Он — Наше единственное упование».
Утром 4 марта пришла телеграмма от Ники из Ставки. «Спасибо, Душка. Наконец, получил Твою телеграмму этой ночью. Отчаяние проходит. Благослови Вас всех Господь. Нежно люблю. Ники».
Александра Фёдоровна села тут же писать Супругу. Это стало 654-м Её письмом, последним письмом Ему. Заканчивалось Их время, обрывалось многое из земных желаний, привычек и привязанностей, но оставалась любовь. У Неё это чувство не «обмелело», не «выветрилось». Те же устремленности – Бог, Россия, Дети, ну, и конечно, Ники. В своем небольшом последнем письме Она сумела это выразить со всей присущей Ей искренностью Своего чувства, со всей преданностью натуры.
«Каким облегчением и радостью было услышать Твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь все разговоры!…Все четверо лежат в зелёной комнате в темноте. Мария и Я пишем, почти ничего не видно, так как занавески опущены».
К этому времени Александра Фёдоровна уже знала общую политическую диспозицию. Супруг отрёкся в пользу брата Михаила до совершеннолетия Сына Алексея. Больше всего Её теперь волновала судьба Бэби. Она не сомневалась, что новые правители – эти беспринципные ничтожества – неизбежно разлучат Их с Сыном.
Мысль эта была настолько непереносима, что Она старалась об этом не думать. 4 марта наступило успокоение. Она прочла «Манифест» Николая II и второй «Манифест», где Великий князь Михаил Александрович отказывался от Короны до решения Учредительного Собрания. «Бэби теперь в безопасности – какое облегчение», — заметила в письме.
Ситуация вокруг была похожа на массовое безумие. За несколько дней всё так резко и страшно переменилось. Арестовывали министров и просто преданных Им людей, грабили и жгли дома в Петрограде. Началось разложение и в армии. «Бог знает, что делается – здесь стрелки выбирают себе командиров и держат себя с ними омерзительно, не отдают чести, курят прямо в лицо офицерам. Не хочу писать всего, что делается – так это отвратительно».
Прозорливость Александры Фёдоровны и здесь явно проявилась. После отречения Николая II возникли разговоры о том, что Царская Семья уедет или в Крым, или даже в Англию. Но уже 4 марта Она заключила: «Я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь Нас куда бы то ни было отпустили».
До сердечной боли было обидно за Ники – такого благородного, величественного, светлого даже в беспросветной мгле. «Любимый Мой, ангел дорогой, боюсь думать, что выносишь Ты, это сводит Меня с ума! О Боже! Конечно, Он воздаст сторицей за все Твои страдания. Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили Тебя, послав этих двух скотов!».
Царица была лично оскорблена тем фактом, который Ей стал известных после разговора с Ники, что Отречение принимали два известных деятеля – В.В. Шульгин и А.И. Гучков. Особенно Её возмужало появление перед Монархом Гучкова, этого давнего Их ненавистники, а Её — личного врага. Он Царицу люто ненавидел многие годы, дискредитировал, как мог, и даже пал до того, до чего никакой мало-мальски порядочный человек опуститься был не в состоянии. Он распространял фальшивки под видом Её писем к Распутину, где прозрачно намекалось на их интимную близость! Александра Фёдоровна давно презирала этого аморального субъекта, а вот теперь, именно он, оказался в центре событий!
Факт унижения от встречи с Гучковым и Ей Самой пришлось пережить. Она теперь не имела возможности выбирать круг общения; Она была арестантка и вынуждена была подчиняться новой власти и хамским правилам её. Далеко за полночь, с 5 на 6 марта, в Александровский Дворец нагрянули незваные визитёры: новый командующий Петроградским военным округом генерал Л.Г. Корнилов и новый военный министр А.И. Гучков.
Если появление генерала Корнилова ещё и можно как-то обосновать, то прибытие в Царский Дом военного министра – никакими надобностями или целесообразностью объяснить невозможно. Скорее всего, он хотел лично насладиться унижением Той, Которую он просто зоологически ненавидел многие годы. Как обоснованно предположила Лили Ден, «Злорадное любопытство влекло его во Дворец, чтобы насладиться страданиями беззащитной Женщины!».
Гучков был уверен, что Царица – «ненормальная» и очевидно хотел узреть картину психического и физического распада. Но не увидел, не получил желанного удовольствия. Александра Фёдоровна была настолько величественна и в Своей новой роли – узницы, что Гучков просто опешил и пролепетал: «Есть ли у Её Величества просьбы?». Он называл Александру Фёдоровну «Величеством», никак иначе обратиться не посмел.
У Неё имелось две просьбы. Во-первых, освободить всех преданных Им людей и, во-вторых, «обеспечить Мой госпиталь всем необходимым, чтобы дать Нам возможность работать». Даже в этой ситуации Она оставалась Сама Собой: думала не о Себе, а о других.
«Аудиенция», продолжавшаяся не более десяти минут, на том и завершилась. Вернувшись к Лили Ден, Александра Фёдоровна рассказала: «Если бы Вы знали, какое это унижение – встретиться с этим человеком. Гучков был невыносим – Я не смогла подать ему руки».
8 марта случилось то, что и должно было случиться. Явился генерал Корнилов вместе с новым комендантом Царского Села полковником Е.С. Кобылинским (1879-1927) и объявил «Её Величеству», что отныне Она и Дети – арестованы.
Имя Корнилова окутано белогвардейскими легендами, этот человек был одним из создателей Добровольческой армии и был убит в бою с красными. Заслуги его тут общепризнанны и бесспорны. Но его историческая роль была бы куда более значимой, если бы в его биографии не было мартовского нелицеприятного эпизода. В каком же надо было находиться ослеплении и помрачении, чтобы боевой генерал принял на себя функцию тюремщика, пришёл бы арестовывать Женщину с больными Детьми!
Через день после ареста Семьи, 9 марта, в Александровский Дворец вернулся Царь. Его привести под охраной около полудня. Он поднялся по лестнице и буквально влетел в коридор Дворца. Его влекло к Своим дорогим, к Своей ненаглядной Аликс. Она бежала Ему навстречу с глазами полными радости и слёз. Она была счастлива. Как свидетельствовал очевидец встречи камердинер А.А. Волков, «Свидание не было печальным. Как у Государя, так и у Императрицы, на лице была радостная улыбка. Они поцеловались и тотчас же пошли наверх к детям».
В дневнике Царя за тот день имеется фраза: «Погулял с Валей Долгоруковым и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя». О том, как выглядела «прогулка», оставила свидетельство Вырубова, которая вместе с Александрой Фёдоровной со слезами на глазах из окна второго этажа Дворца наблюдали за происходившем.
«Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от стыда за нашу бедную Родину. В саду, около самого Дворца, стоял Царя всея Руси, и с ним преданный друг Его, князь Долгорукий. Их окружало 6 солдат, вернее, 6 вооружённых хулиганов, которые всё время толкали Государя, то кулаками, то прикладами, как будто бы Он был какой-то преступник, прикрикивая: «Туда нельзя ходить господин полковник [Николай II носил звание полковника Русской армии, присвоенное Александром III ещё в бытность Его Цесаревичем. После восшествия на Престол, Николай Александрович считал неприличным присваивать Себе другие воинские звания], вернитесь, когда Вам говорят!». Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во Дворец».
Начался последний период Их земной жизни, время целенаправленных и постоянных унижений и оскорблений. Новые хозяева «свободной России», все без исключения, запечатлели себя по отношению к Ним мелкими ничтожествами. Они боялись Их. В заточении, в изоляции Они представляли угрозу ни тем, что встанут во главе какого-то заговора, и возглавят «контрреволюционный переворот». Никаких признаков подобной деятельности не существовало в помине. Она существовала лишь в воспалённом сознании революционных вождей.
Государь и Государыня являли такой уникальный для того времени образец светозарной чистоты и величия, что невольно вызывали восхищённый трепет даже у самых грязных из числа грязных. Многие «непримиримые» и «стойкие» тюремщики, общаясь с Ними, невольно поддавались магическим чарам Их светлых душ, а любая охрана по прошествии времени становилась «ненадежной». Потому властители всех призывов не раз грозно требовали от охраны «не иметь никакого общения с арестованными».
Харизма Царской Власти была так велика, ареол небесного избранничества Царя был так органически присущ русскому мировоззрению, что оставлять на свободе Помазанника Божия – значит каждодневно трепетать за собственное положение [Вся публичная антимонархическая деятельность разворачивалась под лозунгами «Долой Царя!», «Долой Самодержавие!». Ни одного призывала «Долой Императора!» оглашено не было]. Спасая свои кресла, заботясь о мелком, сугубо личном благополучии, «европейцы», «демократы» и «либералы» — из которых сплошь и состояло Временное Правительство – без колебаний пошли на поводу у левых радикалов и с лёгкостью приняли решение арестовал Царя и Его Семью. Они ничего не сделали не только для Их спасения, но даже для того, чтобы обеспечить Им достойный образ жизни.
Министр юстиции, а позже глава Временного правительства лично следил за распорядком жизни в Александровском Дворе, собственноручно составил инструкцию из 12 пунктов для коменданта Дворца, которую «полностью одобрил» и генерал Л.Г. Корнилов. Двойная охрана, вокруг Дворца и внутри, запрет на всякое общение с внешним миром. Никого не выпускать, никого не впускать, отключить телефон, ввести строгую цензуру переписки. Этого показалось мало. Одно время Керенский даже запретил встречаться Царю и Царице! Очевидно, «любимец Февраля» плохо себе переставлял, хотя и являлся адвокатом с университетским дипломом, что значит слово «джентльмен».
Унижения и оскорбления испытывали все, кто пытался так или иначе выразить свою человеческую симпатию к Царям. Учитель Сидней Гиббс вспоминал, что ему несколько месяцев не разрешали встретиться с Царской Семьей, хотя он неоднократно по этому поводу обращался к Временному Правительству, ходил на приёмы. Один раз он получил письменный отказ, подписанный пятью членами правительства!
Баронесса С.К. Буксгевден, говоря о Последнем Самодержце, писала, что «Его вера в Божественную Мудрость, которая направляет события, давала Николаю II, то совершенно сверхъестественное спокойствие, которое никогда не оставляло Его».
Вспоминая время, проведённое с Царской Семьей в заточении, Жильяр писал: «Вера очень сильно поддерживала мужество Заключенных. Они сохраняли в Себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала Им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали с здешним миром».
Расставание с «здешним миром» началось, не в Тобольске, а ещё в Царском Селе. 21 марта в Александровском Дворце, при прощании с Лили Ден, которую вместе с Вырубовой арестовал во время в очередного «набега» Керенский, Она напутствовала рыдающую почитательницу: «Лили, страдая, мы очищаемся для Небес. Прощание это не имеет значения. Мы встретимся в ином мире».
Почти тоже самое услышала в тот же день при прощании и «первая подруга» Анна из уст плачущей Царицы. Указывая на небо произнесла: «Там и в Боге мы всегда вместе!».
Александра Фёдоровна после 2 марта 1917 года, все последующие долгие месяцы заточения — В Царском Селе, Тобольске, Екатеринбурге — постепенно достигла той высоты морального и духовного совершенства, которое ниспосылает Господь лишь избранным, самым верным из верных. Она преодолевала (и преодолела) земные страсти, человеческие «хотения», суетные устремления. Она готовилась к встрече со Всевышним, Которому всегда было открыто Её сердце.
Почти за десять лет до Крушения, в 1908 году, Александра Фёдоровна занесла в записную книжку: «Страдать, но не терять мужество – вот в чём величие…Куда бы ни вёл нас Бог, везде мы Его найдём, и в самом изматывающем деле, и в самом спокойном размышлении…То, что угнетает и ранит нашу гордость, больше приносит пользы, чем то, что волнует и вдохновляет». Теперь великая христианская добродетель — смирение – полностью овладело Её душой.
Всё окружающее — хаос, мрак, безнадежность – которые многих и многих других приводили в отчаяние, а иных и доводили до психического расстройства, совершенно иначе воздействовали на Венценосных Узников. Страдания очищали Их Души. И лучше всего это просветление, это преодоление «тварных уз» запечатлела Сама Александра Фёдоровна, в тех письмах, которые посылала из заточения.
Любовь, Вера, Надежна, Терпение и Упование – больше ничего в них нет, нигде ни капли ненависти или даже неудовольствия, полная, нераздельная симфония одухотворенной мысли и жизнеутверждающего чувства. Эти Её послания даже трудно назвать обычными письмами. Это — духовное завещание, это – опыт православного истолкования человеческой судьбы, это – школа богословия Отцов Церкви, Святителей и Молитвенников.
Послания Царицы очень трудно цитировать – насколько в них всё едино, высоко, Богоносно. Но «логика изложения» требует ограничиться лишь краткими выдержками.
«Когда так тяжело на сердце, Вам безумно грустно – не унывайте, Маленький, помните, что есть душа, которая Вас лучше понимает, чем Вы сами знаете – не бойтесь жить, Господь услышит наши молитвы и Вам поможет, утешит и подкрепит. Не теряйте Вашу веру, чистую, детскую. Останьтесь таким же маленьким, когда и Вы большим будете. Тяжело и трудно жить, но впереди есть Свет и радость, тишина и награда за все страдания и мучения. Идите прямо Вашей дорогой, не глядите направо и налево, и если камня не увидите и упадёте, не страшитесь и не падайте духом. Поднимайтесь и снова идите вперёд. Больно бывает, тяжело на душе, но горе нас очищает. Помните жизнь и страдания Спасителя, и Ваша жизнь покажется вам не так черна как думали» (Корнету С.В. Маркову. март 1917 [Выдержки приводятся по изданию: «Письма Святых Царственных Мучеников из заточения». Под редакцией Е.Е. Алферьева. Спасо-Преображенский Валаамский монастырь. Санкт-Петербург, 1996. (Первая публикация: Свято-Троицкий монастырь. Джорданвилл (США), 1974). Всего составителями было обнаружено 234 письма, записки, открытки, посланных Царственными Мучениками из под ареста с марта 1917 по апрель 1918 года (Из Екатеринбурга никаких посланий уже не поступало). Из них – 82 послания принадлежат перу Александры Фёдоровны])
«Все можно перенести, если Его близость и любовь чувствуешь и во всём Ему крепко веришь. Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в дальний путь. Собственные страдания легче перенести, чем видеть горе других, и не будучи в возможности им помочь. Очень много Евангелие и Библию читаю, так как надо готовиться к урокам с Детьми, и это большое утешение с Ними потом читать всё то, что именно составляет нашу духовную пищу. И каждый раз находишь новое и лучше понимаешь. У меня много таких хороших книг, всегда выписываю их них. Там никакой фальши» (С.В. Маркову. 28 мая, Царское Село).
«Зло великое в нашем мире царствует теперь, но Господь выше этого, надо только терпеливо вынести тяжёлое и не позволить худшему брать верх в наших душах. Пускай зло помучает, потревожит, но душу ему не отдадим. Верим, глубоко верим, что награда Там будет и, может быть, ещё здесь. Видеть, знать о страданиях дорогих сердцу людей – вот это мука великая, и её перенести ужасно трудно. Передаешь их мысленно в Его милосердные руки и знаешь, что души их не погибнут. Растут они, как цветы открываются, если умеют верить и молиться. Сам Спаситель перед глазами» (М.М. Сыробоярскому. 29 мая, Царское Село).
«Вспоминаю прошлое. Надо смотреть на всё спокойнее. Что можно сделать? Если Господь посылает нам такие испытания, то очевидно Он считает нас достаточно подготовленными для них. Это своего рода экзамен – надо показать, что мы не напрасно через них прошли. Во всём есть своё хорошее и полезное, каковы бы ни были наши страдания – пусть будет так, он пошлёт нам силы и терпение им не оставит нас. Он милостив. Только надо безропотно преклониться перед Его волей и ждать – там, на другой стороне, он готовит для всех, кто Его любит, несказанную радость» (Ю.А. Ден. 5 июня, 1917. Царское Село).
«Дух у всех Семерых бодр. Господь так близок, чувствуешь Его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно, сильно и за Родину и за тебя, но знаешь, что в конце концов всё к лучшему, но ничего больше решительно не понимаешь – все с ума сошли» (А.А. Вырубовой-Танеевой. Тобольск, 9 декабря).
«Больно, досадно, обидно, стыдно, всё болит, исколото, но тишина на душе, спокойная вера и любовь к Богу, Который Своих не оставит и молитвы усердных услышит и помилует и спасёт. Смотрите на любимую природу – там солнце ярко светит и так оно должно в душе светить и удалять чёрные тучи» (А.В. Сыробоярскому. Тобольск, 10 декабря).
«Так молилась, чтобы Господь дал разум, премудрость и страх Божий всем людям, чтобы Дух Господен сошел бы на всех. Боже, как все Христа распинают. Как Он ежечасно страдает из-за грехов мира. За нас он умер, страдал, и так мы Ему отплатили! Больно на душе, вглубь смотреть, читать всё в душах безумных слепцов» (М.М. Сыробоярской. Тобольск, 8 января 1918).
«Всё прошло. Новую жизнь надо начинать и о Себе забыть» (А.А. Вырубовой-Танеевой. Тобольск, 9 января).
« Жизнь школа тяжёлая, тернистая, но за то Там будет мир и тишина и блаженство – Туда стремится душа» (М.С. Хитрово. Тобольск, 21 января).
«Вот и Великий Пост! Очищаемся, умолим себе и всем прощение грехов, и да даст Он нам пропеть на всю Святую Русь «Христос Воскресе!». Да готовим наши сердца Его принимать, откроем двери наших душ; да поселится в них дух бодрости, смиренномудрия, терпения и любви и целомудрия; отгоним мысли, посланные нам для искушения и смущения. Станем на стражу. Поднимем сердца, дадим духу свободу и легкость дойти до неба, примем луч света и любви для ношения в наших грешных душах. Отбросим старого Адама, облечемся в ризу Света, отряхнём мирскую пыль и приготовимся к встрече Небесного Жениха. Он вечно страдает за нас и с нами и через нас; как Он и нам подаёт руку помощи, но и мы поделим с Ним, перенося без ропота все страдания, Богом нам ниспосланные. Зачем нам не страдать, раз Он, невинный, безгрешный вольно страдал? Искупаем мы все наши столетние грехи, отмываем в крови все пятна, загрязнившие наши души» (А.А. Вырубовой-Танеевой. 13 (26) марта, Тобольск).
В Екатеринбурге, где Царица со Своими близкими провела последние недели земного существования, Александре Фёдоровне писать писем на волю уже было нельзя. Большевистские надсмотрщики полностью изолировали Семью от внешнего мира. Но дневник Она вела и последняя запись в нем сделана в последний земной день, за несколько часов до убийства.
«Екатеринбург. 3 (16) июля. Вторник. Ирины 23 день рождения [Имеется в виду племянница Царя Ирина Александровна (1895-1970) – жена князя Ф.Ф. Юсупова]. + 11. Пасмурное утро, позже – хорошая погода. У Бэби легкая простуда. Все выходили гулять утром на ½ часа. Ольга и Я готовили наши лекарства. Татьяна читала Мне Духовное чтение. Они вышли гулять, Татьяна оставалась со мной и мы читали: Книгу пророка Амоса и пророка Авдия. Плела кружева. Каждое утро к нам в комнаты приходит комендант, наконец, через неделю принес яиц для Бэби. 8 часов ужин. Совершенно неожиданно Лику Сёднева [Речь идет о Леониде Седнёве (1904-1929) – племяннике лакея Царской Семьи И.Д. Седнёва (1886-1918), расстрелянного в Екатеринбурге. В 1929 году Леонида арестовали и расстреляли в Ярославле] отправили навестить дядю, и он сбежал, — хотелось бы знать, правда ли это и увидим ли Мы когда-нибудь этого мальчика! Играла в безик с Ники. 10 ½. Легла в постель. + 15 градусов».
Царя и Царицу можно было оклеветать, Их можно было лишить «этой жизни», но невозможно было одолеть. Сила воли, преданность Свету оставалась с Ними навсегда. Они Сами стали Светом.
Царицу всего лишили, но Ей Самой уже ничего было и не нужно на этой грустной и грешной земле. Она преодолела «земное притяжение», Её душа парила там, где всё было иное. Но до самого земного конца – Она оставалась опорой для всех тех, кто рядом, для всех тех, кто любил Их. Она видела в самой беспросветной мгле тот Божественный Луч, который вел чистые и праведные души многие века. Он указал дорогу и Царице Александре Фёдоровне. И Она не сбилась с Пути.